Виктор Коркия
Племя бездомных слоняется между домами, не признавая в себе ни отцов, ни детей. Властители дум, потерявшие власть над умами, лелеют мечту запустить генератор идей.
Но двигатель вечный лежит посреди сверхдержавы, под небом открытым ржавеет на скотном дворе. И дети, забытые Богом, по-своему правы, когда равнодушны к зловещим словам о добре.
В сугробах ядерной зимы, на свалке золотого века, непогрешимые умы все как один — за человека.
А для меня давно равны и человечество, и зверство. Любовь как антипод войны предполагает изуверство.
Тяжелый случай, но — счастливый! А мог бы и несчастьем стать. Как сладко с девочкой красивой о светлом будущем мечтать!
Какой кошмар, — вдыхая запах ее неполных двадцати, идти туда, на Юго-Запад, и целоваться по пути!..
Жизнь безнадежно исковеркав, вдохнуть — и сразу все забыть, зайти за маленькую церковь и честно душу загубить!..
Под этой низкой серой тучей, за этой каменной стеной спаси меня, тяжелый случай, от тягомотины земной!..
В беспамятстве юном, в безгласной стране посмертные лавры мерещились мне.
В их сладостном шуме, в их смутной тени шутя прожигал я ненужные дни.
Как бес, имитируя зверскую страсть, я спал с дочерями имеющих власть.
В безвременье зыбком, зубами скрипя, подпольной любовью я мстил за себя.
———————
Недвижно среди гробовой тишины застыл я над вечным покоем жены.
В пластмассовой урне твой прах номерной и фото на паспорт — твой облик земной.
В дали магаданской, хлебнув от людей, забудет меня плоть от плоти твоей.
Я буду лежать перед ней недвижим — отцом не отцом — ни родным ни чужим.
Синяя роза, роза ветров! Холод наркоза, железо в крови. Бледные тени больничных костров, в Летнем саду поцелуй без любви.
Вечная память тем, кто не спит! Белая падаль с темных небес падает, падает... Время стоит наперекор, наперевес.
В Зимнем дворце никаких перемен. Пара гнедых на Кузнецком мосту. Черная «Чайка» уносит Кармен ночь коротать на высоком посту.
Дворник листает английский роман. Старый развратник зевает в кино. Черные негры идут в ресторан, белые негры стучат в домино.
Пива навалом, а водки — вдвойне. Чеки не пахнут, как розовый сад. Кто не погиб на афганской войне, пьет за троих неизвестных солдат.
Синяя роза, роза ветров! Весело дует подземный сквозняк. В тусклых глазах выездных фраеров нежно мерцает французский коньяк.
Дмитрий зарезан. Шлагбаум закрыт. Хмурое утро Юрьева дня. Русский народ у разбитых корыт насмерть стоит, проклиная меня.
Тысяча лет вылетает в трубу. В легких свистит отработанный пар. Все, что я видел во сне и в гробу, запоминает районный радар.
В мирных окопах вечерней Москвы синяя роза — ни свет ни заря. Медные всадники без головы на легендарной земле Октября.